Михаил РинскийИНЖЕНЕР ИЗ КИТАЯ - ПЕРЕВОДЧИЦА ТОРЫ
Шутка ли: к августу 2005-го прошло более полувека, как Галия покинула этот город, эту страну, где её в те молодые годы звали Гаодзя Ли. И хотя лет пять назад ей посчастливилось навестить их, она так рада этому новому приглашению. Ведь ещё совсем недавно даже представить себе было трудно, что Академия общественных наук провинции Хэйлунзян Китая будет устроителем конференции, посвящённой истории евреев Харбина. По дороге от аэропорта до гостиницы, глядя на изменившийся пейзаж и затем – на новый многоэтажный Харбин, она невольно предалась воспоминаниям…
Ещё в середине девятнадцатого века прадед Галии, виленский раввин, благословил часть уже взрослых сыновей своей многодетной семьи на поиски новых возможностей и большей свободы, которой так нехватало евреям в западных областях Российской империи. В Сибири, освоение которой власти поощряли и где антисемитизм был не столь агрессивным, предприимчивый еврей имел возможность реализовать свои способности. Дед Галии Самуил со временем стал одним из богатейших в Томске купцов первой гильдии: его магазины растянулись на четыре квартала, и в них можно было купить и бриллианты, и меха. В семье деда было восемь детей, и всем им он дал высшее образование.
Старшая дочь Самуила Рахель оказалась в Китае первой. Её муж, известный купец Барахович, в Томске приумножал своё богатство на торговле пушниной. Почти каждый год семья выезжала в Ниццу с гувернёром и кухаркой – кашерность соблюдали неукоснительно. В годы революции тяжелейшая беда обрушилась на Бараховичей: пришло извещение с фронта о смерти младшего сына, и в ту же буквально неделю погиб старший сын – студент, когда «красные» ворвались в квартиру профессора, у которого он был на консультации, и хозяина квартиры, и молодого Бараховича. Убитые горем родители решили немедленно уехать за границу. На запад, где полыхала гражданская война, пути уже не было. Самым безопасным был путь через Китай. Мешочек бриллиантов позволил откупиться во всех опасных путевых ситуациях и переправиться через границу.
Так они попали в Харбин, центр Китайской Восточной железной дороги, ещё принадлежавшей России, хотя в 1905 году ей и пришлось уступить Японии Порт-Артур и Дальний. Харбин уже в то время был стотысячным городом и быстро рос в то время за счёт беженцев из России. Барахович стал здесь представителем крупной американской фирмы, а затем развил и своё дело – экспорт пушнины.
Вслед за Рахелью Барахович, но совсем другим путём в Харбине оказался её брат Моисей Волобринский. Он окончил медицинский факультет Томского университета и проходил стажировку в Санкт-Петербурге, когда в 1914 году началась война, и он был призван в российскую армию. Со временем молодого еврея назначили главным врачом санитарного поезда. Одной из медсестёр в его поезде была будущая мама Галии Марьям. Мария, как её все звали, стала женой Моисея.
После демобилизации доктор Волобринский стал работать главврачом сибирского курорта Боровое. Здесь у Моисея и Марии родилась первая дочь Ирина. Семье удалось без потерь пройти через все трудности и угрозы со стороны всех сменявших друг друга властей, и в 1924 году доктор Волобринский получил очень ответственное задание: организовать и возглавить службу здравоохранения в Урге, - ныне Улан-Батор, - столице Монголии. Вторая дочь Галия родилась как раз в пути, в связи с чем семья на неделю задержалась в Иркутске. Зато дальше ехали в отдельном купе, предоставленном матери с новорождённым ребёнком. Моисею Волобринскому удалось успешно справиться с заданием, и уже в конце 1927 года ему предстояло вернуться в Советский Союз и получить новое назначение.
Консул СССР в Монголии, узнав о том, что у Моисея сестра в Харбине, оформил ему транзит через этот город. Отправив жену с дочерьми на станцию Маньчжурия единственным летавшим по этой трассе трёхместным самолётом, отец потом сам добирался машиной. В Харбине доктору Моисею Самуиловичу Волобринскому сразу предложили работу в больнице.
В те годы Советский Союз уже юридически, по договору с Китаем, как правопреемник России, владел 50 процентами собственности Китайско-Восточной железной дороги. Хотя, по договорённости, с 1924 года должны были действовать китайские законы, на практике Советы контролировали Управление дороги, больницы, школы и другие основные учреждения. Харбин в то время выглядел, как средний русский город: церкви, архитектура города и домов, русские названия улиц, вывески магазинов – на русском и китайском. Лишь на окраинах – китайские кварталы. Жизнь в Харбине для советских граждан в то время была относительно нормальной. Тем более она понравилась Волобринским после убогой, грязной, неблагоустроенной в то время столицы Монголии. Семья решила остаться в Харбине.
Лучший отель Харбина «Шангри Ла» радушно встретил гостей – участников конференции. А вечером в банкетном зале отеля «Рон Фу» устроители дали торжественный ужин. Выступили Президент Академии общественных наук Цюй Вэй и Теодор Кауфман, президент Общества «Игуд Иоцей Син». В этот вечер можно было оценить масштаб этой конференции: более ста земляков – евреев из семи стран собрала она. Прибыли гости из Израиля и США, Англии и Австралии, России и Греции и, конечно, из Китая. Ещё недавно такую возможность, а тем более – такую радушную организацию подобной встречи трудно было даже представить. Об открытости хозяев, о их новом подходе к взаимоотношениям стран и народов говорил и тот факт, что был приглашён Еврейский ансамбль песни из Благовещенска, исполнявший песни на иврите, идиш и на русском языке.
К ночи утомлённая, но довольная Галия вернулась в гостиничный номер, ,взглянула из окна на на светящийся огнями огромный город и снова оказалась во власти воспоминаний…
В начале 1928 года Доктор Моисей Волобринский возглавил туберкулёзный диспансер. Он был очень нужен этому городу: лёгочные болезни свирепствовали, особенно среди самих китайцев. Моисей Волобринский был первым специалистом-«лёгочником» в городе. Кроме основной работы, он консультировал в немецко-русской клинике, а по воскресеньям – ещё и, бесплатно, в еврейской больнице. Быстро появилась и частная практика, обращались за помощью и иностранцы.
Доктор Волобринский с супругой и дочерьми. 1928 год.В Харбине в то время было смешение людей тридцати национальностей. Только иностранных консульств было шестнадцать. Выходцев из России в то время было до 150 тысяч, в том числе, по некоторым данным, до 20 тысяч евреев. Среди эмигрантов было немало антисемитов, объединённых в экстремистские организации, а позднее к ним добавились и профашистские. Они были главными врагами еврейской общины. Китайцы же относились к евреям очень хорошо, с ними не было никаких проблем. В то время у общины действовали две синагоги, школа, больница, дом для престарелых, дешёвая столовая.
С первых же дней доктор Волобринский был настолько погружён в работу, что дочери редко видели отца. Всё воспитание их было на плечах матери. Мария многое дала детям сама и всё время стремилась определить девочек в лучшие детские учреждения. Жизнь научила мать тому, что самое ценное для человека – знания: она не раз сталкивалась с тем, что люди теряли всё нажитое. Мария и сама продолжала образование, окончив высшую стоматологическую школу и затем работая в Центральной больнице зубным врачом.
Сначала сёстры ходили в английский детсад, затем их отдали в подготовительный класс немецкой частной школы, причём пятилетнюю Галлию – вместе со старшей сестрой. В этой школе сёстры проучились до 33-го года: когда Гитлер пришёл к власти, евреи забрали своих детей из немецкой школы. Изучению дочерьми иностранных языков мать уделяла особое внимание.
Жизнь семьи в первые годы – с 1928-го по 32-й – была спокойной. Даже фашиствующие белогвардейцы в эти годы не очень-то позволяли себе что-либо существенное ни против советских властей и граждан, ни против евреев. Тем более, что на железной дороге и в других совместных с Китаем учреждениях, по договорённости между странами, работали только имеющие советское или китайское гражданство. Поэтому часть русского населения, заинтересованная в работе, приняла советское гражданство, хотя и без особого желания. Разница в гражданском статусе мало сказывалась на взаимоотношениях людей в быту. С приходом японцев всё начало меняться…
В 1932 году Маньчжурию оккупировала Япония, поставив у власти марионеточный режим Маньчжуго. Постепенно и советские граждане, и еврейская община стали всё явственней ощущать перемены. Помимо всякого рода административных ограничений, японцы стали усиливать давление с помощью белоэмигрантских экстремистских и фашистских организаций. Целью японцев было – выдавить Советский Союз из Маньчжурии, заполучить полный контроль над КВЖД. Оккупанты для начала стали сквозь пальцы смотреть на действия бандитов и хулиганов. Нападениям и грабежам подвергались служащие и учреждения КВЖД. Участились нападения на богатых эмигрантов, прежде всего евреев, в том числе захват заложников с целью получения выкупа. Весь мир тогда потрясло дело Каспе.
Сын богатого харбинского ювелира-еврея, французский гражданин, талантливый музыкант Семён Каспе в августе 1933 года был похищен шайкой бандитов, действовавших рука об руку с Русской фашистской партией при попустительстве японских властей. Не получив требуемый выкуп, садисты три месяца пытали жертву, отсекая уши, пальцы; затем убили. Их арестовали, суд приговорил убийц к смертной казни, но высший суд Синьцзяна освободил бандитов по закону о помиловании. При этом Русская фашистская партия признала, что «похищение было совершено по нашему распоряжению и носило политический и национальный характер». Заявление японцев о том, что преступники «вели себя как русские патриоты», окончательно обнажило политику японских властей.
Еврейская молодёжь нередко давала отпор хулиганам и фашистам. В частности, действовала спортивная организация «Брит Трумпельдор» («Бейтар»), с которой фашисты предпочитали не связываться. Тем не менее, подобные трагедии вынудили многих евреев покидать Харбин. Часть из них уехала в 1933 году в Палестину.
Как изменился Харбин за более чем полвека. Современный город не сохранил многих зданий и целых улиц тех лет. Даже еврейское кладбище было перенесено на новое место ещё полвека назад, но на новом месте сохранено и приведено в порядок. Но сохранились старая и новая синагоги, и хотя после самоликвидации общины в 60-х годах их здания использовались не по назначению, велось их восстановление, и в здании новой синагоги предполагалось открыть Музей еврейского присутствия в Харбине. Ностальгию вызывали вокзал, бывшие главные ворота города, здания бывших Коммерческого училища, Талмуд-Торы, гостиницы «Модерн»… Набережная Сунгари и старый железнодорожный мост… Бывшая Китайская улица, ныне Центральная, превращённая в пешеходную… Хорошо сохранилось здание больницы на Биржевой - теперь здесь глазная амбулатория. Воспоминания…
После продажи в 1935 году Советским Союзом КВЖД из Харбина в СССР уехали до 30 тысяч советских граждан и тех русских, которые сочли небезопасным оставаться в Маньчжуго. Многие, в том числе и более половины харбинских евреев, уехали в Шанхай, Тяньцзин и другие города Китая. Быть может, и Волобринские поступили бы так же, но у Моисея Самуиловича серьёзно обострился туберкулёз. Через несколько месяцев, когда он достаточно окреп после болезни, в письмах из СССР стали приходить известия об арестах и расстрелах возвращающихся. При консульстве Советского Союза была организована поликлиника, и отец остался работать в ней. Кроме того, у него осталась частная практика.
После того, как в 1933-м году сёстры покинули немецкую школу, они какое-то время занимались дома по программе русской гимназии. В 1935-м начали учиться в английской гимназии, но в 38-м её закрыли японские власти. Ирина успела закончить, Галие оставался последний класс. Занятия в школе велись на английском, но хорошо преподавались и русский, французский и китайский, который со временем заменили на японский. В 38-м Галия поступила в последний седьмой класс Коммерческого училища, должна была закончить с золотой медалью, но за месяц до выпускных экзаменов, по распоряжению японских властей, детей советских граждан исключили из училища. Закрыли и советскую школу.
Харбин. Бывшая еврейская больница.
Японские оккупанты действовали всё более жестоко. К арестованным применялись пытки, проводились эксперименты на людях. Нередки были случаи, когда выпущенные на волю арестованные умирали через несколько дней от привитых им болезней. Со временем русских эмигрантов обязали носить значки с флагом царской России. Не носивших этих значков советских граждан теперь можно было легко отличить. Гражданам СССР отказывали в приёме на работу, вынуждая их либо уезжать, либо отказываться от советского гражданства. Моисей и Мария Волобринские оказались в числе самых стойких. Японцы ограничивали контакты советских граждан, вплоть до личных. Один из поклонников Галии тех лет лишь много позже рассказал ей, что его вызвали на допрос, избили и вынудили отказаться от встреч с нею.
С 1939-го по 1945-й годы Ирина и Галия учились дома. В частности, три раза в неделю к ним приходил китаец - преподаватель китайского, истории и философии, бывший консул во Владивостоке. Для занятий с Ириной приглашали хороших русских художников – эмигрантов. Преподавателей часто приглашали к столу: в последние годы и учеников у них было всё меньше, и всё труднее с продуктами, так что эти достойные люди жили впроголодь. По карточкам к концу войны выдавали лишь крупу.
Всё более со стороны японцев проявлялось имперское отношение к китайцам и эмигрантам: все были обязаны посещать японские памятники, кланяться на восток в сторону богов и императора – даже в кино для этого прерывали фильмы. Эмигрантов привлекали к службе в русских отрядах армии, к тяжёлым работам по выходным. К концу войны даже у самых антисоветски настроенных русских эмигрантов отношение японцев, затрагивавшее их достоинство, вызывало отторжение. А после нападения Германии, союзника Японии, на Советский Союз в среде эмигрантов патриотические настроения усилились до предела.
Вступление Советского Союза в войну с Японией 9 августа 1945 года русские в Харбине встретили с ликованием. Но японцы буквально в тот же день арестовали многих, прежде всего советских граждан. Наиболее видных из них, в том числе доктора Волобринского, посадили в тюрьму. Остальных отправили в наспех созданный лагерь, мужчин и женщин – вместе. По счастью, семью доктора не тронули. Когда сёстрам удалось навестить отца в тюрьме, они едва узнали его: три дня он вообще не ел и не пил ничего. Он-то, врач, хорошо знал, какими способами японцы умерщвляли узников, и опасался отравления. Уже то, что присутствовавший при свидании начальник тюрьмы закрыл как бы глаза на передачу отцу домашней еды и кофе в термосе, явилось симптомом близкого конца власти этого жестокого режима.
На конференции доклад Галии Кац-Волобринской был одним из первых. Тема – «Моя учёба в Харбинском политехническом институте и работа на Китайской Чанчуньской железной дороге». Всё настолько было пережито и памятно Галие, что она могла обойтись без конспекта. Всё время доклада – тишина, внимание, затем – единодушные аплодисменты. Для Галии этот день остался незабываемым.
На специальной экскурсии по местам еврейского пребывания в Харбине она встретилась с самым дорогим её сердцу. На кладбище Теодор Кауфман произнёс сначала общие молитвы, а затем – более сорока молитв в память покоящихся. Память…
После того, как в 1933-м году сёстры покинули немецкую школу, они какое-то время занимались дома по программе русской гимназии. В 1935-м начали учиться в английской гимназии, но в 38-м её закрыли японские власти. Ирина успела закончить, Галие оставался последний класс. Занятия в школе велись на английском, но хорошо преподавались и русский, французский и китайский, который со временем заменили на японский. В 38-м Галия поступила в последний седьмой класс Коммерческого училища, должна была закончить с золотой медалью, но за месяц до выпускных экзаменов, по распоряжению японских властей, детей советских граждан исключили из училища. Закрыли и советскую школу.
Харбин. Бывшая еврейская больница.Японские оккупанты действовали всё более жестоко. К арестованным применялись пытки, проводились эксперименты на людях. Нередки были случаи, когда выпущенные на волю арестованные умирали через несколько дней от привитых им болезней. Со временем русских эмигрантов обязали носить значки с флагом царской России. Не носивших этих значков советских граждан теперь можно было легко отличить. Гражданам СССР отказывали в приёме на работу, вынуждая их либо уезжать, либо отказываться от советского гражданства. Моисей и Мария Волобринские оказались в числе самых стойких. Японцы ограничивали контакты советских граждан, вплоть до личных. Один из поклонников Галии тех лет лишь много позже рассказал ей, что его вызвали на допрос, избили и вынудили отказаться от встреч с нею.
С 1939-го по 1945-й годы Ирина и Галия учились дома. В частности, три раза в неделю к ним приходил китаец - преподаватель китайского, истории и философии, бывший консул во Владивостоке. Для занятий с Ириной приглашали хороших русских художников – эмигрантов. Преподавателей часто приглашали к столу: в последние годы и учеников у них было всё меньше, и всё труднее с продуктами, так что эти достойные люди жили впроголодь. По карточкам к концу войны выдавали лишь крупу.
Всё более со стороны японцев проявлялось имперское отношение к китайцам и эмигрантам: все были обязаны посещать японские памятники, кланяться на восток в сторону богов и императора – даже в кино для этого прерывали фильмы. Эмигрантов привлекали к службе в русских отрядах армии, к тяжёлым работам по выходным. К концу войны даже у самых антисоветски настроенных русских эмигрантов отношение японцев, затрагивавшее их достоинство, вызывало отторжение. А после нападения Германии, союзника Японии, на Советский Союз в среде эмигрантов патриотические настроения усилились до предела.
Вступление Советского Союза в войну с Японией 9 августа 1945 года русские в Харбине встретили с ликованием. Но японцы буквально в тот же день арестовали многих, прежде всего советских граждан. Наиболее видных из них, в том числе доктора Волобринского, посадили в тюрьму. Остальных отправили в наспех созданный лагерь, мужчин и женщин – вместе. По счастью, семью доктора не тронули. Когда сёстрам удалось навестить отца в тюрьме, они едва узнали его: три дня он вообще не ел и не пил ничего. Он-то, врач, хорошо знал, какими способами японцы умерщвляли узников, и опасался отравления. Уже то, что присутствовавший при свидании начальник тюрьмы закрыл как бы глаза на передачу отцу домашней еды и кофе в термосе, явилось симптомом близкого конца власти этого жестокого режима.
На конференции доклад Галии Кац-Волобринской был одним из первых. Тема – «Моя учёба в Харбинском политехническом институте и работа на Китайской Чанчуньской железной дороге». Всё настолько было пережито и памятно Галие, что она могла обойтись без конспекта. Всё время доклада – тишина, внимание, затем – единодушные аплодисменты. Для Галии этот день остался незабываемым.
На специальной экскурсии по местам еврейского пребывания в Харбине она встретилась с самым дорогим её сердцу. На кладбище Теодор Кауфман произнёс сначала общие молитвы, а затем – более сорока молитв в память покоящихся. Память…
17 августа первый десант советских войск был в Харбине. По счастью, с отцом японцы не успели расправиться, и он вместе с двумя другими уцелевшими врачами вышел из тюрьмы. Русская эмиграция встретила Советскую армию цветами как освободительницу. Подлинным освобождением этот праздник был для советских граждан: они теперь могли восстановиться на работе в учреждениях КЧЖД (Китайской Чанчуньской железной дороги, как её стали называть). Могли продолжить учёбу они и их дети. Те, кто явно сотрудничал с японцами, независимо от гражданства, были вывезены в СССР и уничтожены. Но с ними вместе пострадали и тысячи невинных, арестованных и отправленных в советские лагеря, где в большинстве и закончили жизнь.
Многих из тех, кто не мог не контактировать по тем или иным вопросам с японскими властями, но вовсе не сотрудничал с ними – работников консульств, религиозных общин, общественных организаций, в том числе еврейских – пригласили на приём в советскую администрацию. Там они долго ждали, а затем их, вызывая по очереди, арестовали и отправили в советские лагеря, в которых посчастливилось выжить единицам. Среди них был и доктор Абрам Иосифович Кауфман, руководитель Еврейской общины. Забегая вперёд, необходимо сказать, что этот достойный человек, так много сделавший для общины, по счастью выдержал лагеря и был освобождён лишь в 1956 году. В 1961-м ему с трудом, с помощью Консульства Израиля, удалось выехать в еврейскую страну, где его ждала семья.
Доктор Моисей Самуилович Волобринский вновь стал работать в Центральной больнице Харбина, хотя здоровье его было уже подорвано. Ирина и Галия теперь могли, по своему усмотрению, и работать, и учиться. Большую роль играло знание ими китайского языка. Ирина была назначена, несмотря на молодость, сразу начальником кадров возрождённого Харбинского политехнического института. Одновременно она стала преподавать на подготовительном факультете для китайских студентов русский язык и черчение. Но ещё и сама занималась: её влекла архитектура, недаром она брала уроки живописи.
Многих из тех, кто не мог не контактировать по тем или иным вопросам с японскими властями, но вовсе не сотрудничал с ними – работников консульств, религиозных общин, общественных организаций, в том числе еврейских – пригласили на приём в советскую администрацию. Там они долго ждали, а затем их, вызывая по очереди, арестовали и отправили в советские лагеря, в которых посчастливилось выжить единицам. Среди них был и доктор Абрам Иосифович Кауфман, руководитель Еврейской общины. Забегая вперёд, необходимо сказать, что этот достойный человек, так много сделавший для общины, по счастью выдержал лагеря и был освобождён лишь в 1956 году. В 1961-м ему с трудом, с помощью Консульства Израиля, удалось выехать в еврейскую страну, где его ждала семья.
Доктор Моисей Самуилович Волобринский вновь стал работать в Центральной больнице Харбина, хотя здоровье его было уже подорвано. Ирина и Галия теперь могли, по своему усмотрению, и работать, и учиться. Большую роль играло знание ими китайского языка. Ирина была назначена, несмотря на молодость, сразу начальником кадров возрождённого Харбинского политехнического института. Одновременно она стала преподавать на подготовительном факультете для китайских студентов русский язык и черчение. Но ещё и сама занималась: её влекла архитектура, недаром она брала уроки живописи.
Сёстры Ирина и Галина Волобринские, 1942 год
Галия уже с октября 45-го приступила к работе секретаря-переводчика Управления железной дороги, сдав обязательный для переводчиков экзамен по китайскому языку. Одновременно, как только открылись двери Политехнического института, в декабре 45-го она начала заниматься на инженерно-экономическом отделении механического факультета, без отрыва от производства, как принято называть «вечерников». Было очень тяжело, но помогали молодость и энтузиазм. И всё-таки выдерживали далеко не все: на второй курс перевели только половину из группы Галии.
Трудности жизни, работы и учёбы в этот период усугублялись тем, что после войны шло одновременно восстановление дороги, и работникам часто приходилось работать аврально, сверхурочно. В то же время в Китае продолжалась гражданская война, и советские граждане не раз рисковали жизнью, продолжая работать в этих условиях.
В 1948 году скончался отец. Дочери продолжали работать и учиться, хотя, особенно для Галии, это было нелегко. И, тем не менее, ещё учась на 4 курсе, она добилась перевода на должность экономиста, по будущей специальности, и в 50-м, когда Галия закончила институт, опыт работы, а также знание китайского помогли ей выиграть конкурс на единственную вакансию в планово-экономический отдел Управления дороги. Ежегодные праздничные приказы и премии, принятые в советских учреждениях, стимулировали молодого инженера-экономиста.
Но уже в то время Волобринские задумывались над тем, где и как строить жизнь дальше. В конце 52-го планировалась передача КЧЖД полностью китайцам, и тогда всё равно предстоял выбор. Ему предшествовал эпизод, который мог сыграть роль в вопросе об их отъезде. В 1950-м, приехав на экскурсию в Пекин, Галия случайно познакомилась с китайцем - профессором, которому понравился её хороший китайский язык и знание основ китайской философии, редкое среди жителей некитайской национальности.
Действительно, знания многих эмигрантов, к примеру, в философском учении Дао-дэ порой недалеко простирались за составляющие этого названия: "дао" – в переводе – "путь" и "дэ" – "доблесть" и "мораль". Не каждый из эмигрантов свободно мог бы говорить о философских постулатах учения, включающих элементы религии, мистики, гаданий, медитационной практики.
Через некоторое время после философской беседы Галии с профессором о десяти добродетелях и соблюдении заповедей даосизма в Харбин пришёл запрос из министерства, где работал китаец, с предложением Галие работать в этом министерстве. Но в то время это не входило в планы студентки-дипломницы.
Статья Галии в китайской газете на китайском языке.
Лишь после войны Волобринские узнали подробности о фашистских крематориях и гетто, а затем и о советских лагерях, о «деле космополитов» и поняли, как важно для еврейского народа собственное государство и как оно нуждается в поддержке. И в 51-м семья решила ехать в Израиль. К тому времени евреев оставалось очень немного, в основном те, кто предполагал уехать в Союз при передаче дороги Китаю. Начали готовить документы, и тут китайские власти стали тянуть с разрешением на выезд как раз из-за запроса из пекинского министерства. В департаменте полиции китаец, увидев фамилию Волобринских, быстро выполнил всё необходимое: доктор Волобринский спас ему жизнь. В конце концов, получив все необходимые документы, сказав соседям, что едут в Пекин, в январе 52-го Мария с дочерьми выехали поездом в портовый город Тяньцзин.
Там действовал Сохнут. Временно их поселили в отеле. Оставалось получить английскую визу, так как в Гонконге предстояла пересадка. И тут возникло осложнение: в английском консульстве потребовали продлить советский паспорт, срок которого истекал через три недели, а именно в конце этого срока пароход прибывал в Гонконг. Советский консул сначала отказался продлить, но в конце концов пропечатал паспорт со словами:
- Гнилая интеллигенция! Едете работать на военных заводах Израиля! Имейте в виду: у нас руки длинные!
Получили английскую визу, дождались парохода, небольшого и совсем не комфортабельного, и после пяти дней нелёгкого плавания вышли на набережную Гонконга. Две недели мать пролежала в больнице Гонконга – сказались волнения и условия плавания. В израильском консульстве получили временный израильский загранпаспорт. Здесь работал двоюродный дядя представителем швейцарской часовой фирмы. И дядя, и другие доброжелатели вполне искренне уговаривали Волобринских остаться. В еврейском клубе даже показали фильм, в котором Израиль представлялся безводной пустыней. Галие предлагали работу лектора в местном университете. Но при этом с нею могла остаться только мать, но не сестра. Это их не устроило. В Израиль летели самолётом 36 часов, с посадкой в Бангкоке.
Организация этой конференции была отменной. И вот заключительный банкет в зале Академии, украшенном лентами и воздушными шарами. После приветственной речи президент Академии профессор Цюй Вэй открыл чествование Тедди Кауфмана, которому как раз 2 сентября исполнилось 80 лет. Вечер был незабываемый. На следующий день гости начали разъезжаться по своим семи странам. Галия с внуком задержались на день из-за времени отлёта самолёта. День не пропал даром: одна из профессоров Академии возила её на своей машине по всем интересовавшим Галию местам. И в этот день, прощаясь с городом её молодости, она невольно воспоминаниями переносилась в страну, где прошла вторая, большая часть её жизни и где её ждала встреча с домом, близкими. Вспоминала свой первый прилёт в молодой тогда Израиль…
Галия уже с октября 45-го приступила к работе секретаря-переводчика Управления железной дороги, сдав обязательный для переводчиков экзамен по китайскому языку. Одновременно, как только открылись двери Политехнического института, в декабре 45-го она начала заниматься на инженерно-экономическом отделении механического факультета, без отрыва от производства, как принято называть «вечерников». Было очень тяжело, но помогали молодость и энтузиазм. И всё-таки выдерживали далеко не все: на второй курс перевели только половину из группы Галии.
Трудности жизни, работы и учёбы в этот период усугублялись тем, что после войны шло одновременно восстановление дороги, и работникам часто приходилось работать аврально, сверхурочно. В то же время в Китае продолжалась гражданская война, и советские граждане не раз рисковали жизнью, продолжая работать в этих условиях.
В 1948 году скончался отец. Дочери продолжали работать и учиться, хотя, особенно для Галии, это было нелегко. И, тем не менее, ещё учась на 4 курсе, она добилась перевода на должность экономиста, по будущей специальности, и в 50-м, когда Галия закончила институт, опыт работы, а также знание китайского помогли ей выиграть конкурс на единственную вакансию в планово-экономический отдел Управления дороги. Ежегодные праздничные приказы и премии, принятые в советских учреждениях, стимулировали молодого инженера-экономиста.
Но уже в то время Волобринские задумывались над тем, где и как строить жизнь дальше. В конце 52-го планировалась передача КЧЖД полностью китайцам, и тогда всё равно предстоял выбор. Ему предшествовал эпизод, который мог сыграть роль в вопросе об их отъезде. В 1950-м, приехав на экскурсию в Пекин, Галия случайно познакомилась с китайцем - профессором, которому понравился её хороший китайский язык и знание основ китайской философии, редкое среди жителей некитайской национальности.
Действительно, знания многих эмигрантов, к примеру, в философском учении Дао-дэ порой недалеко простирались за составляющие этого названия: "дао" – в переводе – "путь" и "дэ" – "доблесть" и "мораль". Не каждый из эмигрантов свободно мог бы говорить о философских постулатах учения, включающих элементы религии, мистики, гаданий, медитационной практики.
Через некоторое время после философской беседы Галии с профессором о десяти добродетелях и соблюдении заповедей даосизма в Харбин пришёл запрос из министерства, где работал китаец, с предложением Галие работать в этом министерстве. Но в то время это не входило в планы студентки-дипломницы.
Статья Галии в китайской газете на китайском языке.Лишь после войны Волобринские узнали подробности о фашистских крематориях и гетто, а затем и о советских лагерях, о «деле космополитов» и поняли, как важно для еврейского народа собственное государство и как оно нуждается в поддержке. И в 51-м семья решила ехать в Израиль. К тому времени евреев оставалось очень немного, в основном те, кто предполагал уехать в Союз при передаче дороги Китаю. Начали готовить документы, и тут китайские власти стали тянуть с разрешением на выезд как раз из-за запроса из пекинского министерства. В департаменте полиции китаец, увидев фамилию Волобринских, быстро выполнил всё необходимое: доктор Волобринский спас ему жизнь. В конце концов, получив все необходимые документы, сказав соседям, что едут в Пекин, в январе 52-го Мария с дочерьми выехали поездом в портовый город Тяньцзин.
Там действовал Сохнут. Временно их поселили в отеле. Оставалось получить английскую визу, так как в Гонконге предстояла пересадка. И тут возникло осложнение: в английском консульстве потребовали продлить советский паспорт, срок которого истекал через три недели, а именно в конце этого срока пароход прибывал в Гонконг. Советский консул сначала отказался продлить, но в конце концов пропечатал паспорт со словами:
- Гнилая интеллигенция! Едете работать на военных заводах Израиля! Имейте в виду: у нас руки длинные!
Получили английскую визу, дождались парохода, небольшого и совсем не комфортабельного, и после пяти дней нелёгкого плавания вышли на набережную Гонконга. Две недели мать пролежала в больнице Гонконга – сказались волнения и условия плавания. В израильском консульстве получили временный израильский загранпаспорт. Здесь работал двоюродный дядя представителем швейцарской часовой фирмы. И дядя, и другие доброжелатели вполне искренне уговаривали Волобринских остаться. В еврейском клубе даже показали фильм, в котором Израиль представлялся безводной пустыней. Галие предлагали работу лектора в местном университете. Но при этом с нею могла остаться только мать, но не сестра. Это их не устроило. В Израиль летели самолётом 36 часов, с посадкой в Бангкоке.
Организация этой конференции была отменной. И вот заключительный банкет в зале Академии, украшенном лентами и воздушными шарами. После приветственной речи президент Академии профессор Цюй Вэй открыл чествование Тедди Кауфмана, которому как раз 2 сентября исполнилось 80 лет. Вечер был незабываемый. На следующий день гости начали разъезжаться по своим семи странам. Галия с внуком задержались на день из-за времени отлёта самолёта. День не пропал даром: одна из профессоров Академии возила её на своей машине по всем интересовавшим Галию местам. И в этот день, прощаясь с городом её молодости, она невольно воспоминаниями переносилась в страну, где прошла вторая, большая часть её жизни и где её ждала встреча с домом, близкими. Вспоминала свой первый прилёт в молодой тогда Израиль…
Итак, в конце февраля 1952 год население Государства Израиль пополнилось тремя репатриантками. Прилетели на аэродром Бен Гурион уже к ночи, спустились по трапу самолёта, и после многочасового перелёта земля израильская была так гостеприимна, ночной воздух так чист, что сели на скамейку и долго сидели – дышали свежим воздухом. А за это время представители Сохнута, встречавшие пассажиров самолёта, уехали. Пришлось просидеть на стульях до утра. Получили теудат-оле, и на грузовике их отвезли в хайфский лагерь «Цаар алия» - «Ворота алии». В то время и Израилю, и его жителям, и тем более репатриантам было совсем нелегко, и очень во многом. Тысячи обитателей лагеря жили в палатках, питались неважно из общих котлов. Грубый хлеб. В палатках нет света. Неблагоустроенные туалеты. Миллионы мух…
Чтобы обрести самостоятельность или хотя бы улучшить бытовые условия, нужно было устроиться на работу. Галие помогла рекомендация людей, которым Волобринские привезли передачу из Китая. Маленькой пароходной компании нужна была секретарь-курьер со знанием английского и французского и печатавшая на машинке. Иврит им был не так важен: тогда ещё в Израиле говорили на английском. Ульпанов в лагере и в ближайшем окружении не было, учить иврит было негде. Ирина устроилась работать в отеле.
При первой возможности переехали в пересыльный лагерь «Маабара» на горе Кармель. И здесь начали с палаток, но уже можно было готовить себе самим. Пошли дожди, сильные ветры – палатку снесло. Перевели в бывшую английскую казарму – здесь уже главной роскошью было электричество. Дорога из лагеря до работы занимала минут сорок, идти надо было лесом, порой рано утром или вечером, когда ещё или уже темно. Вокруг жили преимущественно арабы. Девушкам было совсем не безопасно: шли, прислушиваясь, и при звуках шагов прятались в лесу. Как только стали зарабатывать, пытались снять квартиру, но это оказалось нелёгким делом: по действовавшему закону въехавший в квартиру с вещами имел право претендовать на проживание и далее, поэтому люди не хотели сдавать.
Кроме основной работы в пароходной компании, Галия подрабатывала, давая уроки английского и французского. Как-то, прочтя объявление в газете, позвонила и стала вести переписку старого араба-бизнесмена на английском. Когда вскоре старик решил уехать из страны и продать квартиру, Волобринские сделали всё возможное, чтобы достать необходимую сумму.. Галия даже уволилась в пароходстве, чтобы получить «пицуим» - отпускные, и перешла на работу на железную дорогу. Так же поступила и Ирина, перейдя в отдел чертежей Управления дороги. Взяли ссуды. Продали многое, даже маленький холодильник, привезённый из Гонконга. Словом, купили квартиру «под ключ». Когда Галия в 1956-м вышла замуж и уехала к мужу в Рамат-Ган, Ирина с матерью остались в этой квартире и со временем тоже переехали в Рамат-Ган. Ещё в Хайфе, наряду с работой, Ирина много времени отдавала живописи, участвовала в выставках. В Рамат-Гане она полностью посвятила время искусству, устраивая в том числе и персональные выставки. Прожила ещё четверть века и умерла в 2001 году.
Галия с мужем и дочерьми
После переезда в Тель-Авив Галия стала работать в Институте производительности труда, где организовала и затем возглавляла много лет службу технической информации. Одновременно она много занималась переводами, окончила Институт международных переводчиков с английского, французского и иврита. В 69-м Галия сдала в Женеве тест на международного переводчика ООН, ей предложили работу в Женеве. Но это значило бы – оставить, пусть на время, мужа, двух дочерей – она не могла себе это позволить. Муж, главный инженер Центра по монтажу электрооборудования больниц, с утра до вечера был поглощён работой. Галия отказалась и была вознаграждена не менее интересной и почётной работой: в 1972-75 годах она участвовала в работе по переводу на русский язык для репатриантов Танаха. Многим ли посчастливилось работать с такими первоисточниками, как «Пять книг Торы» и «Первые и последние пророки», причём, как сказано в предисловии к Торе, этот том, изданный в новом русском переводе, «отличается большей точностью, чем все существующие переводы его на другие языки». Там же сказано, что «…сотрудники-специалисты выполняют эту работу с энтузиазмом и преданностью, точно и аккуратно». В их списке – и Галия Кац – это её фамилия по мужу.
Нельзя не упомянуть о том, в каких нелёгких условиях пришлось работать Галие над столь ответственной и трудной темой. После основной работы в Институте производительности труда приходилось заниматься домашним хозяйством, дочерьми-школьницами, и лишь где-то после девяти до двух ночи Галия трудилась над переводом. По понедельникам на весь день уезжала в Иерусалим, в один из институтов иудаистики Мосад арав Кук, где редактировался перевод. Там она согласовывала очередную часть текста, переведённого за неделю.
Чтобы обрести самостоятельность или хотя бы улучшить бытовые условия, нужно было устроиться на работу. Галие помогла рекомендация людей, которым Волобринские привезли передачу из Китая. Маленькой пароходной компании нужна была секретарь-курьер со знанием английского и французского и печатавшая на машинке. Иврит им был не так важен: тогда ещё в Израиле говорили на английском. Ульпанов в лагере и в ближайшем окружении не было, учить иврит было негде. Ирина устроилась работать в отеле.
При первой возможности переехали в пересыльный лагерь «Маабара» на горе Кармель. И здесь начали с палаток, но уже можно было готовить себе самим. Пошли дожди, сильные ветры – палатку снесло. Перевели в бывшую английскую казарму – здесь уже главной роскошью было электричество. Дорога из лагеря до работы занимала минут сорок, идти надо было лесом, порой рано утром или вечером, когда ещё или уже темно. Вокруг жили преимущественно арабы. Девушкам было совсем не безопасно: шли, прислушиваясь, и при звуках шагов прятались в лесу. Как только стали зарабатывать, пытались снять квартиру, но это оказалось нелёгким делом: по действовавшему закону въехавший в квартиру с вещами имел право претендовать на проживание и далее, поэтому люди не хотели сдавать.
Кроме основной работы в пароходной компании, Галия подрабатывала, давая уроки английского и французского. Как-то, прочтя объявление в газете, позвонила и стала вести переписку старого араба-бизнесмена на английском. Когда вскоре старик решил уехать из страны и продать квартиру, Волобринские сделали всё возможное, чтобы достать необходимую сумму.. Галия даже уволилась в пароходстве, чтобы получить «пицуим» - отпускные, и перешла на работу на железную дорогу. Так же поступила и Ирина, перейдя в отдел чертежей Управления дороги. Взяли ссуды. Продали многое, даже маленький холодильник, привезённый из Гонконга. Словом, купили квартиру «под ключ». Когда Галия в 1956-м вышла замуж и уехала к мужу в Рамат-Ган, Ирина с матерью остались в этой квартире и со временем тоже переехали в Рамат-Ган. Ещё в Хайфе, наряду с работой, Ирина много времени отдавала живописи, участвовала в выставках. В Рамат-Гане она полностью посвятила время искусству, устраивая в том числе и персональные выставки. Прожила ещё четверть века и умерла в 2001 году.
Галия с мужем и дочерьмиПосле переезда в Тель-Авив Галия стала работать в Институте производительности труда, где организовала и затем возглавляла много лет службу технической информации. Одновременно она много занималась переводами, окончила Институт международных переводчиков с английского, французского и иврита. В 69-м Галия сдала в Женеве тест на международного переводчика ООН, ей предложили работу в Женеве. Но это значило бы – оставить, пусть на время, мужа, двух дочерей – она не могла себе это позволить. Муж, главный инженер Центра по монтажу электрооборудования больниц, с утра до вечера был поглощён работой. Галия отказалась и была вознаграждена не менее интересной и почётной работой: в 1972-75 годах она участвовала в работе по переводу на русский язык для репатриантов Танаха. Многим ли посчастливилось работать с такими первоисточниками, как «Пять книг Торы» и «Первые и последние пророки», причём, как сказано в предисловии к Торе, этот том, изданный в новом русском переводе, «отличается большей точностью, чем все существующие переводы его на другие языки». Там же сказано, что «…сотрудники-специалисты выполняют эту работу с энтузиазмом и преданностью, точно и аккуратно». В их списке – и Галия Кац – это её фамилия по мужу.
Нельзя не упомянуть о том, в каких нелёгких условиях пришлось работать Галие над столь ответственной и трудной темой. После основной работы в Институте производительности труда приходилось заниматься домашним хозяйством, дочерьми-школьницами, и лишь где-то после девяти до двух ночи Галия трудилась над переводом. По понедельникам на весь день уезжала в Иерусалим, в один из институтов иудаистики Мосад арав Кук, где редактировался перевод. Там она согласовывала очередную часть текста, переведённого за неделю.
С президентом Всекитайской ассоциации дружбы с зарубежными странами Чэнь Хаосу
Её ответственность и целеустремлённость в работе характеризует такой случай. В ненастный зимний понедельник Галия ехала на многоместном такси в Иерусалим. В Рамле полицейские останавливали всех, предупреждая, что из-за сильного снегопада и нулевой температуры проехать не удастся, и предлагали всем, у кого нет срочной необходимости, вернуться. Трое решили рискнуть, и Галия присоединилась к ним. Водитель согласился, и очень медленно им почти удалось доехать, но где-то в километрах четырёх от Иерусалима стало ясно, что дальше они в ближайшие часы не продвинутся ни на метр. Решила идти пешком – мосад находится на въезде в город - по мокрым снежным заносам и слякоти.Когда уже в час дня уставшая Галия вошла во двор мосада, в нём даже дорожки не были расчищены от снега: рабочий день отменили из-за снегопада. Путница окоченела, ноги промокли. Охранник пустил обогреться и напоил чаем. Галие, не имевшей близких знакомых в Иерусалиме, пришлось позвонить в квартиру раби Давида Йосифона, руководителя их редакторской группы, который жил, по счастью, в соседнем доме. Квартира, как и у многих в те годы, не отапливалась, и при температуре ноль градусов раби накормил гостью и, предоставив ей отдельную спальню и восемь одеял, оставил отогреваться и отсыпаться до утра. Компенсировать упущенное время ей пришлось во вторник, задержавшись до вечера в Иерусалиме.
В 1974-75 годах Галия перенесла подряд две тяжёлые утраты: смерть мужа и смерть матери. Переживая эти потери, Галия написала ряд стихов в их память, затем ряд других. Её творчество поддержал сам издатель Стемацкий, и в 2005 году издана книга стихов «Мысли и чувства».
Её ответственность и целеустремлённость в работе характеризует такой случай. В ненастный зимний понедельник Галия ехала на многоместном такси в Иерусалим. В Рамле полицейские останавливали всех, предупреждая, что из-за сильного снегопада и нулевой температуры проехать не удастся, и предлагали всем, у кого нет срочной необходимости, вернуться. Трое решили рискнуть, и Галия присоединилась к ним. Водитель согласился, и очень медленно им почти удалось доехать, но где-то в километрах четырёх от Иерусалима стало ясно, что дальше они в ближайшие часы не продвинутся ни на метр. Решила идти пешком – мосад находится на въезде в город - по мокрым снежным заносам и слякоти.Когда уже в час дня уставшая Галия вошла во двор мосада, в нём даже дорожки не были расчищены от снега: рабочий день отменили из-за снегопада. Путница окоченела, ноги промокли. Охранник пустил обогреться и напоил чаем. Галие, не имевшей близких знакомых в Иерусалиме, пришлось позвонить в квартиру раби Давида Йосифона, руководителя их редакторской группы, который жил, по счастью, в соседнем доме. Квартира, как и у многих в те годы, не отапливалась, и при температуре ноль градусов раби накормил гостью и, предоставив ей отдельную спальню и восемь одеял, оставил отогреваться и отсыпаться до утра. Компенсировать упущенное время ей пришлось во вторник, задержавшись до вечера в Иерусалиме.
В 1974-75 годах Галия перенесла подряд две тяжёлые утраты: смерть мужа и смерть матери. Переживая эти потери, Галия написала ряд стихов в их память, затем ряд других. Её творчество поддержал сам издатель Стемацкий, и в 2005 году издана книга стихов «Мысли и чувства».
Работает и над мемуарами, которые тоже планирует издать отдельно.Галия Волобринская-Кац – член Президиума Ассоциации выходцев из Китая – Игуд Иоцей Син. Она была в числе организаторов и ныне член Президиума Общества дружбы Израиль - Китай, созданного в 1992 году, сразу же вслед за установлением дипломатических отношений между двумя странами.
Две дочери Галии успешно работают: старшая – редактор, младшая – дизайнер. Каждая порадовала бабушку тремя внуками.
И сейчас Галина Моисеевна Волобринская-Кац, одна из тех немногих в Израиле, кто, зная китайский язык, продолжает активную работу с гостями из Китая и их представителями. Пройдя такой нелёгкий, но интересный жизненный путь, она и сегодня полна творческих планов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий